Мурад Путилин о служении капелланом, проблемы мусульман на передовой и влияние войны с РФ на собственную идентичность

Недавно председатель Военного капелланства мусульман Украины при ДУМУ «Умма» Мурад Путилин посетил студию Общественной организации «Взаємодія» (рос. «Взаимодействие»). Вместе с ведущим Андреем Гришаниным, с которым Мурад Путилин познакомился на фронте, они интересно побеседовали о становлении института военного капелланства в Украине, влиянии войны с Россией на сознание бойцов и самосознание самого имама-капеллана, влияние сотрудничества капелланов различных религий на дух братства в военном подразделении, проблемы и нужды бойцов-мусульман на фронте. Приводим почти дословную запись их разговора (видео — по ссылке).

— Почему именно путь капелланства? Какая твоя миссия в этой войне между Россией и Украиной?

— Все началось с конца 2014 года, когда из-за агрессии России люди встали на защиту нашей страны, и, конечно, мусульмане также не остались в стороне. В батальоне «Айдар» погиб юноша-мусульманин, и командование обратилось к ДУМУ «Умма» для проведения погребального обряда. Тело было в Днепре, в морге больницы Мечникова. Именно тогда окончательно решили: на передовой — как в ВСУ, так и в рядах добробатов — есть мусульмане, поэтому необходимо зарегистрировать в составе нашего духовного управления Капелланскую службу мусульман Украины. Собственно, это мы и сделали.

Конечно, наша миссия — прежде всего духовная поддержка живых мусульман, защищающих Украину в рядах ВСУ, и удовлетворение их духовных потребностей, но приходится и в последний путь провожать.

— С какими духовными проблемами обращаются к тебе как капеллану военнослужащие?

— Это прежде всего поддержка связи с Богом. У меня есть один знакомый капеллан из Киевского патриархата (ПЦУ. — Ред.), отец Константин. Он сказал очень хорошие слова, я хочу процитировать: «На войне, в окопах, не бывает неверующих». Конечно, в ходе военных действий, когда жизнь человека на волоске, и неизвестно, что будет в следующее мгновение — ранят тебя или убьют, — человек обращается ко Всевышнему.

Да, мусульмане не нуждаются в капеллане для ежедневных молитв — это индивидуальная обязанность каждого, но капеллан нужен, чтобы пообщаться, излить душу, решить определенные вопросы, связанные именно с духовностью. В этом и заключается его роль — так сказать, в морально-психологической поддержке военных.

— Изменила ли тебя эта война и как?

— Знаете, я по этническому происхождению русский, и к войне я себя устойчиво ассоциировал с русскостью. Но после 2014 года, когда это все началось, я понял, что никакой я не русский — я украинец. Да, русского происхождения, но все же украинец. Конечно, это очень сильно меня изменило.

А вообще и война, и поездки на фронт, «на ноль», и это капелланское служения очень человека меняет. И несмотря на то, что ранее моя работа — хотя «работа» это не точное определение — моя жизнедеятельность, — была связана с духовными практиками, с инициативами для мусульман: я председатель мусульманской религиозной общины в Харькове; есть воскресная школа, где я преподаю, дети, с которыми я занимаюсь... — с началом войны появилась новая прослойка населения. Это мужчины, «играющие» со смертью, и ты находишься с ними — конечно, такая атмосфера очень человека меняет.

— Как сегодня развился институт капелланства в Украине?

— Здесь можно очень долго говорить. У меня очень много знакомых капелланов, разных религий и конфессий: греко- и римо-католики, Киевский патриархат (ПЦУ. — Ред.), немало протестантов. Мы сотрудничаем, и у нас даже интересный проект: мы вместе выезжаем и вместе служим. Конечно, на местах мы уже работаем каждый со своей паствой, но такая межрелигиозная команда капелланов может вместе 4–5 суток ездить «по нулям». Плюс то тут, то там кого-то встретишь из капелланской братии ...

Сначала все капелланы ездили как волонтеры, потому что все знают, что военные нуждаются в духовной поддержке. Ну, мы и ездили, возили с собой какие-то вкусности и вещи, как обычно бывает. И во время таких выездов люди часто к нам подходили, потому что они нуждаются в духовности, у них потребность поговорить о Боге, о будущем, о том, что ждет человека после смерти... Ведь многие, независимо от вероисповедания, думают, что они крепкие и сильные духом, но, попав на войну, они понимают, что без веры они — ноль.

На войне, как нигде, становится очевидно, что жизнь может оборваться в любой момент, а что там, дальше, за гранью жизни и смерти? Поэтому приезд капелланов всегда был событием — им загружали мозги (своими проблемами и переживаниями. — Ред.) и языки, заставляли их говорить и говорить.

В тех же армиях стран НАТО — Великобритании, Канаде, США и пр. — институт капелланства, везде. Он имеет разный формат, но он есть. Зачем этим мощным государствам капелланы? Украинский Генштаб начал изучать этот вопрос, и ретроспективно я могу сказать, что тоже принимал участие в разработке концепции капелланства в Украине. Приезжали канадцы, приезжали американцы, у нас были определенные образовательные циклы.

Уже с 2017 года потребность в капелланстве стала очевидной на уровне Министерства обороны, и в 2018 году институт военного капелланства ввели официально. Конечно, не так, как хотелось, но вроде пообещали, что это лишь начальный этап, и будет постепенное развитие.

Взять, к примеру, Канаду: на армию с личным составом 60 тыс. есть 230 капелланов. У нас армия, и это не секрет, — где-то 270–300 тыс., и всего 60 капелланов. Конечно, соотношение существенно отличается.

Однако дело в том, что капеллан — это призвание. Это не просто человек, который хочет попиариться, — человек без призвания там просто не сможет. Ты словно промежуточное звено между рядовым составом и командованием, ты должен лавировать между этими силами, ведь командование хочет, чтобы ты рассказывал им о проблемах рядовых, а рядовые совершенно не хотят, чтобы ты об их проблемах кому-то рассказывал. Поэтому капеллан должен быть достаточно коммуникабельным, таким себе «Божьим человеком». В то же время единственный человек, который может заходить без стука к комбригу, комбату, — это капеллан. Не нужно предварительных договоренностей — он может постучать в любой момент, и комбриг или комбат обязан его принять.

— А как к капелланам относятся сами военные?

— Ну, поначалу разное бывало. Я знаю истории, когда военные относят себя к определенной религии, конфессии, а тут приезжает, например, батюшка Киевского патриархата... Я намеренно не говорю «имам», поскольку имам, как и любой религиозный деятель, не может навязывать военным другой веры, какие-то свои религиозные истины. Итак, приехал батюшка, скажем, Киевского патриархата, а комбриг — греко-католик. Или приехал греко-католик, а там ребята из Московского патриархата — в начале войны таких случаев было много. И им неловко — мол, зачем он сюда приехал, что он нам здесь может рассказать?

Теперь, конечно, все нормировано, ситуация изменилась к лучшему, и уже, наоборот, приезд капелланов приветствуется. Есть специальные дни, они даже ставят специальные часовни.

С часовенками интересно — очень показательное выходит межрелигиозное сотрудничество. Как-то я приехал на Луганщину, был на ТЭЦ, в станице Луганской, во дворах, «на нуле». Там есть христианская часовня, а мне нужно где-то помолиться, — и ребята говорят: пожалуйста, воспользуйтесь часовней, без проблем. Или в Авдеевке — там мы даже одного военного женить ездили, по мусульманской традиции. К нам пришел один киевский брат и говорит: пожалуйста, вот есть часовня, можете пользоваться, молиться — никаких вопросов.

То есть существует взаимодействие, сотрудничество между капелланами, независимо от вероисповедания. Военные это видят — это взаимоуважение и толерантность, и это улучшает отношения в подразделении. Неважно, какого этнического происхождения человек, какого вероисповедания.

— Я сам участник АТО. В 2015 году я впервые увидел добровольцев из Ичкерии. Нам интересно, берут ли они сегодня активное участие в боевых действиях на Востоке Украины?

— Кстати, я — официальный капеллан батальона им. Шейха Мансура, который в настоящее время дислоцирован в секторе «М». Костяк этого батальона — ребята, приехавшие из Европы, так как мы знаем, что правительство Ичкерии в настоящее время находится в изгнании, а тот марионеточный режим в Чечне поддерживает Россию.

С самого начала военных действий в 2014 году ребята стали приезжать. Мы прекрасно знаем, какая тогда была ситуация в Украине: открытая агрессия РФ, «игра мускулами», люди еще не понимали, что может быть дальше. Мы знали примеры разрушения Грозного, захват Грузии, Южной Осетии — можно было ожидать чего угодно, даже ковровых бомбардировок. Так вот, эти мужчины приехали сюда из эмиграции — они граждане Дании, Швеции, Австрии, я их знаю лично, — и сразу был создан батальон им. Джохара Дудаева во главе с бригадным генералом Исой Мунаев; этот командир в 2016 году погиб под Дебальцево, когда выходили из окружения.

Были созданы два именно ичкерийских, чеченских батальона: шейха Мансура и Джохара Дудаева. Они принимали участие в боевых действиях, а теперь они, как говорится, «не воюют, а трудятся» — защищают наши границы в секторе «М» и защищают достойно. Бывает, погибают, получают ранения — разное случается.

Я работаю не только с ними, но со всеми мусульманами, впрочем, непосредственно к ним я обязательно хотя бы раз в месяц обязан заехать, побыть, помолиться, поддержать как положено.

— Такой вопрос: с какими проблемами сталкиваются мусульмане на войне?

— Самой первой возникшей проблемой была проблема питания, а именно халяльного мяса, поскольку белковая пища — это в первую очередь мясо, по крайней мере для большинства мужчин. А на войне тушенка может быть свиная, а может говяжья, но при этом не соответствовать нормам, приемлемым для мусульман. Для соблюдающих мусульман это проблема.

Я знаю многих мусульман, воевавших в 2015, 2016, 2017-м — из «Айдара», из «Правого Сектора» было много добровольцев, крымские татары были. Приезжаешь к ним, а они всё едят, кроме мяса. И когда такая «диета» продолжается достаточно долго, организм истощается. Теперь, конечно, это стало более доступно: даже в магазинах продаются продукты, маркированные как «халяль», — например, курятина «Наша Ряба» в основном халяльная, — и эта проблема минимизирована.

Вторая проблема — непонимание со стороны некоторых командиров. Приехал как-то я в Широкино, там стояли морские пехотинцы. Прибыл, зашел к командиру, а он и говорит: «Капеллан, я хотел с вами поговорить. Такая ситуация у меня была: я подбодрил бойца нецензурно, вспомнив его мать, а он на меня чуть ли не с ножом бросился». С одной стороны можно понять: война, стресс, может, не сдержалась человек, и кого-то другого это бы только зажгло, — а тут у человека острое неприятие, чуть ли не до прямой агрессии. Я ему так объяснил: во-первых, должна быть культура общения, потому что стресс не только у него; во-вторых, если уж воюем с Россией, — может, стоит ругаться по-украински? Украинской нецензурной лексике такие словарные обороты не присущи. Командир тогда согласился, что действительно нежелательно вербально задевать достоинство человека, к тому же в такой стрессовой ситуации.

Или была ситуация под Луганском... Мы приехали, имея официальное разрешение из Генштаба, — теперь это разрешение утверждено Наевым (Сергей Наев, с марта 2018 года — заместитель начальника Генерального штаба Вооруженных сил Украины и командующий Объединенным оперативным штабом Вооруженных сил Украины. — Ред.). Обычно приезжаешь в части, и нет проблем: капелланам везде дорога, ведь командиры знают, как присутствие капелланов поднимает дух в части. А здесь приезжаем в один батальон — там служит мусульманин, к которому я хочу пройти, — а комбат говорит, что не имеет права нас пропустить. Я спрашиваю, на каком основании, и показываю разрешение из Генштаба. А он отвечает, что должен согласовать с комбригом. Звоню замполиту — ну, теперь это называется не «замполит», а «сотрудник по морально-психологической работе с личным составом» (имеет в виду командира, начальника. — Ред.) — звоню и описываю ситуацию. А тот мне отвечает: ну, вы, мол, можете с тем бойцом пообщаться, но внутрь зайти не имеете права. По какой, спрашиваю, причине? Если у меня есть разрешение из Генштаба, на каком основании вы хотите запретить делать то, что позволило высшее руководство?

— Но это же бюрократизм!

— Именно так. Понимаете, эти вещи... У многих замполитов еще тогдашнее, советское воспитание, они заскорузлые. Некоторые из них действительно не понимают, что не политинформация меняет человека, что разговор о Боге, о духовности — вот что поднимает дух человека, а не рассказы о политической ситуации в мире...

Одним словом, есть определенные проблемы. Но, слава Богу, по сравнению с 2014, 2015, 2016, 2017 и 2018 годами, когда капелланство уже ввели официально, капеллан уже боевая единица личного состава. Правда, не с той зарплатой, которая должна быть, и не с тем статусом, который должен быть, — но это разговор долгий, об этом можно поговорить отдельно. Зато теперь это официально, что снимает многие проблемы.

— Напоминаю, с нами был глава религиозной общины мусульман «Милость» в составе Духовного управления мусульман Украины «Умма» Мурад Путилин. Студия «Взаимодействие» желает вам добро творить и по правде жить. Большое спасибо, салам алейкум!

— Ва алейкум салам!